Удивительное превращение монголоидов

Виктор Кривоногов с друзьями (мулатами-креолами) в Кабо-Верде

Доктор исторических наук, профессор кафедры истории России, мировых и региональных цивилизаций СФУ Виктор Павлович КРИВОНОГОВ хранит в своей домашней коллекции фотографии, сделанные во время командировок. На снимках он запечатлён, например, в компании с пигмеями Филиппин, рапануйцами с острова Пасхи и коренными народами с островов Зелёного Мыса в Атлантическом океане. Сейчас учёный готовит к изданию две монографии, посвящённые этнографическим исследованиям процессов у малочисленных народов. В центре его внимания — языковые явления, а также национальные смешанные браки и метисация в динамике.

Профессор работает на стыке этологии и математики, и всё, что происходит у маленьких народов, старается переводить на точные цифровые показатели. Для этого у него есть собственная методика проведения массовых опросов, специальная этнографическая анкета.

— Тут чистая математика и никакого секрета, — поясняет Виктор Павлович. — Я провожу своеобразную перепись, только вопросов этнографических гораздо больше. Скажем, в обычной переписи всего два вопроса по языку, а у меня их двадцать.

После того как составлена анкета, надо обязательно чётко посчитать выборку. У социологов есть такое понятие, как обоснование выборки. Она должна быть репрезентативной. Для маленьких народов я выборку не делаю, опрашиваю все сто процентов. Скажем, кетов 900 человек, и столько же анкет. Работа кропотливая, надо все посёлки объехать. Энцев на нашем севере всего 250 человек — с ними проще, можно с каждым лично познакомиться и всю семью переписать.

Если большой народ, то всех не охватить. Например, у долган 12 посёлков на Таймыре, и я в шести посёлках поработал, половину населения опросил и получил необходимые 25 процентов. Обычно мне помогают студенты-историки, аспиранты. А если народ небольшой, как в Тафаларии (600 человек), то я один за месяц успеваю в трёх посёлках с людьми побеседовать. В результате получаю все показатели в точных цифрах, что даёт большие возможности для прогнозов.

— В начале октября, буквально за несколько дней до нашей с вами встречи, СМИ сообщили, что на Камчатке умер последний в России носитель алеутского языка Геннадий ЯКОВЛЕВ. Неужели всё так печально и коренные языки постепенно уходят вместе с их носителями?

— Языки действительно исчезают, и происходит это потому, что закончилась изоляция. У небольших этносов сохраняется традиционная культура и язык, только если они относительно изолированы — живут где-то в тундре, глубоко в тайге, в горах, в джунглях; и когда с большими народами контакты ограничены. Если же они выходят в большой мир, селятся в посёлках, часто смешанных, получают образование, плюс телевидение, интернет — свой язык становится ненужным, разве что с бабушками разговаривать.

А вот сказать, что малые народы исчезают, нельзя. Из-за государственных льгот детей в смешанных семьях родители, как правило, относят к коренной национальности. Вот и получается, что численность таких народов не сокращается, а даже растёт.

Почему так важно сохранять родные языки? В документах международных организаций, которые разделяет и наша страна, говорится, что каждый язык уникален, он есть плод многотысячелетнего развития. Как в букете цветов важен каждый цветочек, так и каждый народ, даже малочисленный, надо сохранять, и каждый язык.

Национально-смешанная семья кетов

— Многие ли языки уже утрачены?

— С территории нашей страны исчезли некоторые народы, которые были когда-то в летописях. Среди них печенеги, половцы. Исчезают не обязательно военным путём (прямое истребление), а происходит ассимиляция. На Русской равнине в центре России жили когда-то финские племена — меря, мурома; их никто не истреблял, никаких войн в летописях нет. Просто славяне среди них поселились, и через несколько поколений эти языки исчезли, а сами представители финских племён превратились в славян естественным путём.

Я исследовал около 20 народов Сибири и Дальнего Востока. И есть такие, у которых уже младше 40 лет ни один человек не говорит на языке своей национальности. Встречались даже народы, у которых младше 60 лет никто не знает родного языка. Например, в прошлом году на Дальнем Востоке я нашёл народ орочи — их 500 человек, всего две деревни. Встретил там несколько бабушек, которые помнят родной язык. В детстве они говорили на нём свободно, может быть, даже и русского не знали. А сейчас почти не помнят, потому что не с кем разговаривать.

Есть народы, которые стопроцентно забыли свой язык, например сойоты в Саянах, в Окинском, самом западном районе Бурятии. Их две с лишним тысячи человек. Предки говорили на тюркском языке, родственном тафаларскому и где-то отдалённо тувинскому. Но 100 лет назад последние старики умерли, и всё остальное население постепенно перешло на бурятский язык, потому что половина жителей этого района — буряты. Теперь у сойотов родной язык бурятский, а русский, который они учат в школе, является вторым. Своего же языка они совсем не знают, исчез давно. При этом, что характерно, численность этого народа не уменьшается, потому что дети при рождении в смешанных семьях причисляются к малочисленному народу. Они к этому быстро привыкают и реально начинают осознавать себя представителями данной национальности.

— Если совсем маленький народ и носителей языка единицы, как государство может повлиять на ситуацию?

— Делать это можно только через образование, другим путём повлиять сложно. Хотя есть газеты, или страница в газете на родном языке; издательства выпускают какие-то учебники, мифы, сказки на национальных языках. Но дело в том, что сохранение языка и культуры — во многом процесс естественный, а государственная политика — это искусственное. Если естественным путём язык не сохраняется, то и искусственно его сохранить сложно или вообще невозможно.

Есть, правда, примеры восстановления исчезнувших языков, но у больших народов. Скажем, у евреев в Израиле. Иврит был почти забыт и существовал как язык богослужения, евреи на нём раньше не разговаривали. А у северных народов такого примера нет.

Кстати, лет 30 назад я читал в газете заметку о том, что у алеутов на Командорских островах исчезает язык, потому что нет в школе преподавания. Ввели учебники, словари написали, учителей подготовили, стали преподавать и... можно аплодировать. Но нет. Если родители до семи лет не удосужились научить ребёнка говорить на родном языке и нет бабушек-дедушек носителей языка, то увы. И вот, как вы говорите, последний носитель алеутского языка умер. Школа не спасает.

Самый лучший пример, где максимально хорошо и на протяжении многих лет идёт обучение национальному языку — и учителя есть, и программы, и учебники, — это Эвенкия. Налажено обучение родному языку не только в начальных классах, но и в средней школе. Однако он всё равно для школьников остаётся вторым. В лучшем случае они начинают его понимать к пятому, седьмому, а то и к девятому классу. И я не раз наблюдал картину: бабушка начинает говорить с внуком-школьником на эвенкийском языке, он её понимает, но отвечает почти всегда по-русски.

Родной национальный язык для коренного народа остаётся иностранным. Такая же ситуация и в Японии с айнами, и в Австралии с аборигенами, и с индейцами в Канаде. А вот в Гренландии совсем другая ситуация, потому что там сохраняется изоляция.

— Вы и на самом большом острове Земли побывали?

— А как же! Я специально не ограничивал свои исследования только территорией России. Хотелось проследить общие закономерности в мире, понять, какие факторы влияют на метисацию, смешанные браки и языковые процессы. Например, в монографию «Национальные смешанные браки и метисация малочисленных народов» вошли сведения об аборигенах острова Пасхи, островов Гуама, Орхидей, об индейцах одного из Карибских островов и гренландцах.

Процессы действительно идут совершенно одинаково, независимо от страны, где люди проживают; места (на экваторе или на севере) и политического строя. Имеет значение именно система расселения. Кстати, на фоне остальных у гренландцев самый лучший показатель — национальный язык сохраняется полностью. Они получили от датчан большую автономию, и даже все города и сёла переименовали с датского языка на свой, эскимосский, в том числе столицу, она теперь называется Нуук. Там десятки городков и сёл, где нет и не было никогда датчан. И язык коренного народа сохранялся ещё до того, как 30-40 лет назад его начали преподаватьна острове, чтобы научить гренландцев ещё и письменности. А до середины XX века преподавали только датский, и тем не менее в однонациональной среде гренландский язык сохранялся.

— Есть ли в Красноярском крае такие примеры?

— Максимальная изоляция у кочевников-оленеводов. Почти половина таймырских ненцев живёт в тундре, русских видят раз в год. Учатся местные дети в городах, посёлках, но до семи лет не знают русского языка, потому что в тундре он не нужен. Позже они выучивают русский, но для них он, получается, уже второй. Когда ребята на каникулы домой приезжают, то говорят на своём языке. У половины таймырских ненцев нет проблем с родным языком. Если бы даже его не преподавали в школе, всё равно у них он был бы родным, разговорным. К слову, у оленеводов-ненцев метисация практически близка к нулю, как и языковая ассимиляция.

Сохранился национальный язык и в долганских посёлках Сопочный, Попигай, Сындасско. И хотя там оленеводства осталось мало, но часть населения всё ещё кочует, и русских в этих посёлках наберётся от силы три-четыре процента. А в смешанных селениях язык не сохраняется нигде. Тем более в городах.

Кстати, до 90 процентов мужчин у всех малочисленных народов занимаются традиционными промыслами — охотой и рыбалкой, а это одно из тормозящих ассимиляцию явлений.

— А к чему приводят смешанные браки?

— Прежде всего, меняется внешность. В Сибири, например, в основном проживают народы разных ветвей монголоидной расы, а общаются они больше всего с русскими — представителями европеоидной расы. И поэтому уже пошло второе поколение метисов, а у некоторых народов и третье, и люди вообще уже на азиатские народы не похожи. Например, у русского и его жены-метиски рождаются дети, у которых монголоидная примесь совсем незаметна. Они могут быть голубоглазыми блондинами, говорить на русском языке, который считают родным, но при этом относят себя к малым народам по линии матери — будь то нанайцы, удэгейцы, кеты, тафалары и т.д. Парадокс!

Также смешанные браки усиливают процессы ассимиляции в плане культуры и языка. В таких семьях дети хуже владеют традиционной культурой, национальным языком, не заняты традиционными отраслями хозяйства — охотой или оленеводством, у них не сохраняется национальная одежда и фольклор. Большинство народов Сибири превращаются в группы русскоязычных метисов. У некоторых народов метисами являются сто процентов детей, которые вообще не знают родного языка. То есть через поколение все будут метисами.

Почти у всех народов разработана письменность, написаны буквари, словари, книги сказок и мифов. А мне почему-то запомнилось, как мама-кетка читала своему ребёнку кетские сказки, переведённые на русский язык. То есть даже родители не знают кетского, не говоря уже о детях. У них примерно 20 поселений и почти все смешанные, коренной народ там в меньшинстве. И лишь в трёх посёлках — Келлог, Суломай и Мадуйка немногим более половины населения составляют кеты.

— При каких условиях малочисленный народ может прекратить своё существование?

— Когда ассимилируется полностью, то есть исчезнет родной язык, культура, а из-за смешанных браков — и самосознание. Таким образом в мире исчезло множество народов.

— Может быть, есть малые народы, у которых запрещены браки с человеком другой национальности?

— Для народов Сибири как раз это не свойственно, скорее наоборот. Раньше, когда жили маленькими группами на огромной территории, соседей было мало, и бывало, что все в группе родственники. Чтобы избежать близкородственного смешения, поощрялось рождение детей от людей как можно более дальних. Ведь если в брак вступают близкие родственники — дети будут болезненными. Даже связи с иноплеменниками поощрялись, есть ведь такое понятие, как обновление крови.

Но имеются в России территории, где, чтобы сохранить нацию, жёстко запрещают смешанные браки. Это наиболее характерно для народов Северного Кавказа, в частности Дагестана, где более 50 маленьких этносов (есть небольшие народности, несколько тысяч человек, и смешанных браков там всего один-два процента).

— Что вас больше всего удивило во время этнографических экспедиций?

— Порой у некоторых людей в родословной число разных национальностей достигает пяти-шести. Не просто кеты и русские, а можно встретить удивительное сочетание: отец русский, но у него мать украинка, а по отцу дед белорус; а у матери кетки — бабушка селькупка по материнской линии, а по дедушке — прабабушка эвенкийка. Шесть национальностей в одном человеке — это впечатляет!

Иногда встречается и лукавство. Мне известен случай, когда человек всегда называл себя русским, а потом, когда появились льготы от государства, вспомнил, что бабушка у него чулымка, и срочно переписался на чулымца. У него действительно есть право выбора. Кстати, чулымцы никогда не имели никаких льгот и не считались малочисленным народом вплоть до 2000 года. Их было-то всего человек 400, а как только государство объявило о новом статусе этой национальности, к этому количеству добавились сразу ещё около 300 метисов, которые раньше считались русскими. Людей можно понять — безработица, бедность, и политика государства по отношению к малым народам очень гуманна.

По итогам всех опросов напрашивается вывод: внешность у большинства азиатских народов в ближайшее время коренным образом изменится, и они станут походить на русских (многие дети от русских уже не отличимы). Но это бьёт по национальной культуре и языку. А если не владеет народ национальным языком, то ни песен, ни сказок, ни фольклора, ни мифов. Всё это уходит. Работники культуры пытаются как-то восполнить пробелы: проводят национальные праздники, создают фольклорные группы, шьют псевдонациональную одежду.

В своих монографиях я стремился показать, что во всём мире процессы у малых народов идут одинаково и к одним и тем же результатам приводят. Причём происходит всё естественным путём и не зависит от субъективного желания власти.

— И напоследок, Виктор Павлович, планируете ли вы и дальше проводить анкетирование малочисленных народов?

— Я обычно предпринимаю экспедиции к тем, у кого уже был, с шагом в 10-20 лет. Подходит срок — снова едешь. В нынешнем году ровно 20 лет, как я летал к энцам на Таймыр, а в 2024 году будет 20 лет, как побывал у нганасан. Так что хочу повторить. Из народов Приамурья и Сахалина я исследовал семь, а всего их восемь. Значит, надо к восьмому съездить — к нанайцам. Запланировал эту поездку на следующее лето.